Олег Языков - Крылья Тура[2 том, 1 часть, "Сталинград"]
А я ночами, закрыв глаза, пробовал свои возможности — как они там? Существуют ли еще? Слушаются ли меня в новом теле? Все оказалось в порядке — и есть, и слушаются как миленькие. Вот сейчас я мягко так, ненавязчиво, попросил Костю-сапера перевернуться на другой бок, а то его храпом можно немцев целыми взводами глушить, как ударной волной от взрыва сотки. Только телепортацию тут трудно пока проверить. Кроме кабины самолета и этой самой палаты, я в этом мире еще ничего и не видел. Так что скакать покуда некуда. Сидим, ждем.
А утром я отловил Пахомыча.
— Слушай, Пахомыч, а где мои документы и оружие?
— Так вас, товарищ младший лейтенант, безоружного привезли. Наверное, комендантские пистолет забрали. А документы в канцелярии, выдадут при выписке. Планшетка была, так ее вашему комиссару передали. Комбинезон ваш на тряпки пошел, рваный и в крови весь был, одного сапога не было — то ли в воздухе слетел, то ли в Волге остался. Вот и все.
— Ладно, Пахомыч, понял, что голый я и босый, как новорожденный. Штаны-то хоть дадите? Ну и хорошо. А сейчас, сделай-ка ты мне вот что… Винтовочную пулю найдешь? Хорошо. Вода у вас волжская? Ну да, понятное дело, и земля, стало быть, сталинградская. Значит, так…
Вчера это было. А сегодня и понадобилось. Ведь как знал, как чуял. Ближе к вечеру Пахомыч, напряженно улыбаясь, как-то бочком просеменил к моей койке, нагнулся и прошептал: "Товарищ младший лейтенант, за вами пришли…"
Приехали! Пришли за мной, надо же! Кто пришел-то? Пошли, поглядим. Пахомыч подал мне жуткого коричневого цвета бесформенный халат, костыль, и помог проскакать между тесно стоящих коек. В коридоре госпиталя он придержал меня за руку и глазами показал на третий этаж. В каком-то кабинете без таблички на двери меня ждал пожилой майор. То, что это майор, я и сам знал — две шпалы, а вот его петлицы мне были не знакомы. Темно-зеленые петлицы с красным кантом, эмблема — щит с двумя мечами. Военная прокуратура, что ли? Ладно, поглядим, что дальше будет.
— Вы свободны, боец. Подождите лейтенанта за дверью, — отпустил Пахомыча майор. — А вы, товарищ младший лейтенант, садитесь вот сюда, на кушетку. Тут вам будет удобнее.
— Так, товарищ Туровцев, устроились нормально? Как нога? Как себя чувствуете? Ну и хорошо, что хорошо. Вот, возьмите. Приложите эту штуку к ране… ничего-ничего, можно и поверх бинтов. Та-а-к, не пугайтесь! Она сейчас рассосется. Держите еще две — приложите завтра и послезавтра. А больше и не надо. Вот и все, МАСТЕР, времени у меня нет, мне надо побыстрее вернуть это тело хозяину. Он тут проводил опрос одного красноармейца, подозреваемого в самостреле. Так что ближе к делу. Оно, на мой взгляд, закончено. Претензии есть? Пожелания? Тогда давайте завершать сделку. Мне пора обратно, там меня с нетерпением ждут, как вы помните.
Опаньки! Вот так военюрист! Регистратор по мою душу пожаловал. Ну, что ж. Я его уже ждал. Дело есть дело. Они свою часть сделки выполнили и перевыполнили. Теперь моя очередь.
— Пригласите санитара, товарищ военюрист второго ранга… Пахомыч, принеси быстренько ту коробку, которую ты вчера помогал готовить. У меня в тумбочке, ну, ты помнишь…
Пока Пахомыч бегал за вещественным паролем, я переговорил с регистратором.
— Что с сознанием летчика, Регистратор?
— Как вы и просили, сознание Туровцева сохранено. Он находится в состоянии… у вас нет такого термина. Чтобы вам было понятно, представьте, что он спит и видит сон. Он все понимает, все осмысливает и запоминает, но активно вмешиваться и влиять на реальность не может. Вместе с тем, если ваша матрица сознания будет каким-то образом удалена, Туровцев естественно и легко вернет себе свое тело и будет помнить все происшедшее с вами как свое прошлое. Таково было ваше решение. Я не ошибаюсь? Правда, я не понимаю, зачем все это…
— Да нет, все верно… Да, входите! Спасибо, Пахомыч, подожди там, я скоро… Вот, Регистратор, получите. Это пароль. Здесь сталинградская земля, вода из Волги и винтовочный патрон. Порох я удалил. Все эти вещи вы должны передать моему телохранителю Дубелю. Для него это будет свидетельством того, что мой переход состоялся и я жив. Он вернет вам капсулу и пленника. Мы в расчете. Претензии есть? Пожелания? Тогда сделка завершена. Благодарю вас, Регистратор. Вы сделали для меня невозможное, и я это ценю. А что касается Виктора… Не могу я иначе, ведь я выжил, а это значит, что и он жив. И пусть будет живым, кто знает, что еще в жизни будет. Ну, прощайте и не держите зла. Передавайте Дубелю приветы всем, кто меня помнит, хорошо? Прощайте, легкого вам пути.
Регистратор коротко и как-то странно взглянул на меня и резко направился к двери кабинета. Потом остановился, также резко вернулся, и, сняв с руки часы, что-то в них подкрутил и протянул мне.
— Возьмите, мастер, я тоже не могу иначе. Знаете, ваше желание выжить и победить в том бою… нет, не так! Победить и выжить — так будет правильнее. Боюсь, что мы утратили такое чувство и такую решимость… Мы уже другие… более слабые, что ли. Я, наверное, говорю путано и непонятно? Не обращайте внимания. Возьмите мой подарок, это нарушение, но я иду на него со спокойной совестью. Это хроно… предохранитель, что ли? В общем, это устройство может один раз, запомните — ОДИН РАЗ, вернуть вас на несколько минут назад в прошлое. Чтобы спасти свою жизнь… или потерять ее; с вами не поймешь, что вы выберете. Для активации прибора резко утопите эту кнопку и сдвиньте ее до упора против часовой стрелки. Теперь все. Прощайте, мастер, прощайте навсегда!
Раздался звук шагов, стук двери, голос Пахомыча. Я стоял, глядя на подарок, и думал, что стал слабее. Лучше бы я его не брал, честное слово. Такой спасательный круг решимости в последнем бою не прибавит. Но, что сделано, то сделано. И не взять я не мог. Видно было, что дарил он мне эту штуковину от души. Зачем же в эту душу плевать. А подарок… глядишь, и пригодится подарок.
Глава 2
Как только я зашел в свою палату, на меня требовательно уставилось несколько пар встревоженных глаз ребят.
— Виктор, что случилось? Кто приезжал? Особисты?
— Да успокойтесь вы, ребята! Тут один военюрист в госпитале по своим делам был. Ну, узнал каким-то образом про меня. Мы с ним земляками оказались. Вот и покалякали немного, с орденом он меня поздравил и разошлись. А вы что тут себе вообразили? Что я шпион или самострел, что ли?
— Ты брось шутковать, Витька! — отозвался лейтенант-танкист Серега, грубоватый, решительный и честный парень. — Как этот паразит Пахомыч тебя выхватил, прямо как на допрос. Ну, я ему щас задам, выхлопную трубу ему в задницу.
— Охолонь, Сергей! Пахомыч сам перепугался, он мне уже поплакался. Не разобрался, говорит, в ситуации. Да и потом — нам ли, фронтовикам, прокурорских бояться. Там, где мы летаем и ползаем, их нет. Ладно, давайте спать, что-то меня сморило.
Медицинское устройство регистратора, похожее на крупную металлическую таблетку с несколькими острыми ножками-иглами, было, на мой взгляд, чем-то вроде шприц-тюбика. Уже после первой инъекции ночь я проспал спокойно. Правда, весь день проходил какой-то сонный и вялый. После третьей процедуры дела мои заметно пошли на поправку. Врач, ведущий нашу палату, удивлялся и радовался, приговаривая что-то о моем богатырском здоровье и хорошей наследственности. А что — если считать шприц-тюбик регистратора наследством, то оно действительно неплохое.
В общем, через две недели со дня ранения меня уже наладили из госпиталя. Иди, говорят, летун отсюда, и койку освобождай. Да я с радостью — надоел ваш пустой суп хуже горькой редьки. На фронте хоть летунов кормят по пятой норме. Медики думали сунуть мне дней двадцать отпуска для поправки здоровья, да я отказался. Куда мне ехать? Родные места Виктора, а он из-под Смоленска, еще под немцами. Ехать в Астрахань — только душу рвать. Да еще бои стали ожесточеннее. Немцы рвали жилы, так им хотелось взять Сталинград. Потери и у нас и у них были страшные. Война гремела и ворочалась где-то километрах в тридцати от госпиталя, и к нам долетали ее ошметки в виде искалеченных и раненных бойцов и командиров. Текучка в госпитале была страшная. Тут не до отпуска — только в полк, и как можно скорее. Хотелось снова подняться в небо и увидеть врага через сетку прицела. Нахально сказал, да? Сам-то я в воздух еще не поднимался. Но, как говорят, какие наши годы?
Мне выдали целую кучу бумаг — справку о ранении, справку о выписке, какую-то бумаженцию полковому врачу, продаттестат, что-то еще. Пахомыч, чувствуя себя почему-то сильно виноватым передо мной, таинственно улыбаясь, уволок меня в каптерку, где здоровенная бабища с четырьмя треугольниками старшины накидала мне в вещмешок форму, белье, портянки, защитные петлицы и кубики. Сапоги, командирский ремень и пилотку с голубым кантом притащил Пахомыч. Где только взял, спрашивается? Я свалил все это хозяйство на койку и пошел прощаться с сестричками и врачами. Хоть меня не было в палате всего-то минут сорок, вернувшись, я нашел свою гимнастерку с подшитым подворотничком, петлицами с одиноким кубиком, привинченным орденом и даже — с красной нашивкой за легкое ранение, во как! Молодцы, ребята, удружили. Переодевшись в форму, я сходил к заму по хозчасти и забрал у него свой трофейный "Вальтер" и командирское удостоверение. В общем, в палату к ребятам я вернулся почти что орлом. Всех обошел, обнял, пожелал скорейшего выздоровления. И, заодно, заложил им еще немного заговора от боли. Подхватив свой сидор, я удивился его возросшему весу. Оказывается, оборотистый Пахомыч каким-то образом успел запихнуть туда пару банок консервов, буханку ржаного хлеба и пачку махорки. Всю эту роскошь, не слушая возражений, я оставил ребятам — им тут нужнее, а я как-нибудь прокормлюсь. Еще раз попрощался и вышел.
